Бумажная магия - Страница 58

Если ей это удастся, Эмери умрет.

Слезы потекли по лицу Сиони. Она крепко сжала запястье Теневого Эмери.

– Я знаю, – прошептала она.

Я знаю, что ты не любишь меня. Пока еще не любишь.

Это была последняя мысль, которая до сих пор поддерживала ее.

– Неужели ты решил, что никто, кроме тебя, не поступал неправильно? – произнесла она вслух. – Ты что, всерьез думаешь, что только ты один на свете совершал ошибки? Ты настолько слеп, что не способен видеть дальше своей комнатушки?

Теневой Эмери зарычал, но Сиони не дрогнула. Она впилась ногтями в его запястье, и он отпустил ее волосы. Сиони напряглась и оттолкнула его. Она не будет играть роль беспомощной мыши. Ни за что!

– А Лира? – спросила она, указывая на дверь, будто Потрошительница стояла за нею. – Как насчет ее преступлений?

Теневой Эмери помрачнел еще больше.

– А как же я? – понизив голос, осведомилась Сиони и прижала руки к сердцу. – Я тоже делаю ошибки и мучаюсь из-за них, но кем бы я была, если бы не думала ни о чем другом? Какой бы я стала, если бы позволила себе утонуть в сокрушениях по разным – совершенно никому не нужным – поводам?

Эмери не произнес ни слова.

– Как мне относиться к тому случаю, когда я должна была забрать маленькую сестренку из школы, потому что маме сделали операцию на ногах? – продолжала она. – Это было в середине января, но я никуда не пошла, потому что впопыхах доделывала диораму для урока английского! Эмери, я потратила на дурацкую диораму целых три часа, а в это время моя сестренка тряслась на морозе и ждала меня! Она заболела воспалением легких и едва не умерла – ведь я сочла свое домашнее задание важнее, чем все остальное!

Эмери пожал плечами.

– Мне и воровать доводилось, – добавила она и шагнула к двери. – Я увидела, как старик обронил у дороги шесть соверенов, и прикарманила их. А затем побежала домой дальней дорогой, чтобы он не узнал, где я живу.

Теневой Эмери хмыкнул.

– Ты думаешь, что можно сравнить твои проступки со страшной кладовой пакгауза? Неужто простудившаяся сестра и пальчики, к которым прилипает все, что не следует, перевесят на чаше весов тот кошмар?

– Кто дал тебе право судить о моих ошибках и кичиться своими! – огрызнулась Сиони. Ее сердце раздирали угрызения совести, усиливавшиеся с пробуждением новых воспоминаний. – Вы хотя бы в курсе того, почему я так долго жила в Милл-сквотс? У папы имелась прекрасная работа – он был шофером и возил премьер-министра и его семью, – но когда мне стукнуло двенадцать, я забралась в кабину и врезалась в стену королевского дворца! Отец лишился работы, а наши сбережения ушли на ремонт автомобиля. Мы остались без денег и переехали в самую жалкую часть Лондона – и все из-за меня. Мне хотелось порулить, и я не послушалась отцовского запрета!

Сиони покачала головой.

– А взять, кстати, Энис, – выпалила она, не смахивая текущие по щекам слезы. – Вы слышали об Энис Хэттер? А?..

Теневой Эмери хранил молчание.

– Она была моей лучшей подругой! – выкрикнула Сиони. – Первый год в средней школе дался ей очень тяжело… Не знаю почему – никогда не спрашивала. Как-то раз, перед зимним солнцеворотом, она попросила меня зайти к ней. Сказала, что хотела бы поговорить. Я опоздала. Неважно почему!.. А когда я пришла, то обнаружила Энис лежащей в ванне. Она порезала себе вены – от запястий до локтей.

Сиони зажала рот ладонью, чтобы не всхлипнуть. Воспоминание до сих пор мучило и изводило ее, хотя Сиони давно спрятала его в самом темном уголке своего сознания.

Сколько ночей Сиони провела, ворочаясь на кровати и думая о том, как бы все повернулось, если бы она пришла к Энис чуть-чуть пораньше?

Для другого человека те долгие часы слились бы воедино, превратились бы в горестный круговорот, наполненный слезами.

Но Сиони обладала идеальной памятью и знала счет ночам. Семнадцать. Она запомнила каждую минуту, когда она рыдала, каждый ночной кошмар, в котором ей мерещилась бледная Энис с окровавленными руками. Она не забыла остекленевшие глаза подруги, глядевшие в никуда. Она помнила каждый вопрос и каждую плохую отметку, полученную после очередной бессонной ночи.

Нет хуже участи, чем знать и помнить все – все, кроме истинной причины. Энис не оставила записки. Даже ее родители на похоронах не проронили ни слова.

– Была ли я виновата, что Энис покончила с собой? – прошептала Сиони. Она не ждала от Эмери ответа. – Есть ли твоя вина в том, что Лира и прочие Потрошители убили столько людей?

Она судорожно вздохнула и пробормотала:

– Я прощаю тебя.

Теневой Эмери дернулся.

– Я прощаю тебя, Эмери, – повторила Сиони. – Я видела все, и я прошу у тебя прощения. И я не хотела, чтобы это случилось. – Она сморгнула слезы и подавила рыдание, просившееся на свободу из глубины горла. – Но я прощаю тебя. Теперь все в порядке.

Он пошевелился. В груди Сиони затеплился огонек надежды. Неужто она достучалась до Эмери? Она робко шагнула в его сторону.

Он зарычал и, схватив Сиони за руку выше локтя, швырнул ее на пол.

– У тебя нет власти и права прощать! – прогремел над ней низкий грубый голос.

– В таком случае прости себя сам! – выпалила она и попыталась встать, опершись ладонью о книжный шкаф. – У любого человека есть дурная сторона! И любой выбирает сам, взращивать ее или нет! Ты что, не понимаешь? Лира пестовала свою, но ты-то нет. Ты, Эмери Тейн, так не делал.

Он отпрянул от нее.

– Ты хороший человек! – воскликнула она, и ее голос раскатился от стен так же гулко, как и хохот Лиры. – Я знакома с тобой меньше месяца, но увидела, какой ты хороший!