Однако позже она вышла из дома Эмери Тейна. Сквозь редкие облака на коттедж падали лучи теплого летнего солнца. Сиони огляделась по сторонам: на заднем дворе – как раз под навесом крыши – был разбит самый настоящий садик с живыми растениями, а вовсе не с их бумажными подобиями. Он выглядел вполне ухоженным, хотя среди мяты, петрушки и чего-то, похожего на редиску, уже пробились робкие стебельки сорной травы. Сиони вырвала их с корнями и отложила, чтобы они засохли. Потыкала указательным пальцем в землю – пора поливать.
Она вернулась на кухню за кувшином и услышала в столовой негромкий, но отлично знакомый ей звук: нечто вроде слабого похлопывания в ладоши.
Это означало только одно – бумажный лай Фенхеля.
Ей показалось, будто ее нутро развалилось на части, как затейливая мозаика, и начало медленно собираться, но теперь сердце прочно обосновалось где-то возле горла.
В кухню, возбужденно тявкая, вбежал Фенхель. Лапы песика скользили по гладкому паркету. Он завалился на бок, но тотчас вскочил и кинулся к Сиони. Она, разинув рот, опустилась на колени. Фенхель лизал ее рукава бумажным язычком и так яростно махал хвостом, что она забеспокоилась, как бы тот не оторвался от тела и не улетел в ледник.
– Ну вот! – приговаривала Сиони, почесывая Фенхеля за ухом и гладя по голове… – Ведь ты спал совсем немного, да?
Но она отлично понимала, что Фенхель не мог магически реанимировать себя сам. Пульс в ее ушах звучал, как колокол, и теперь без всякого труда она различила гулкое «пуум».
Она успела дважды вдохнуть и выдохнуть, и тут дверь на лестницу отворилась, и на ступеньках показался Эмери в синем балахоне, но в чистой сорочке и серых брюках, которые Сиони постирала только вчера.
Она медленно поднялась, чувствуя, как ее лицо розовеет. Он шел, слегка сутулясь, что говорило о некотором дискомфорте, но во всех прочих отношениях казался совершенно здоровым.
Его глаза поймали ее взгляд – его прекрасные зеленые глаза, – и они улыбались.
– У меня есть твердое ощущение, что я пропустил нечто весьма впечатляющее, – сказал он.
Его голос звучал грубее, чем обычно, и он откашлялся, а уж затем добавил:
– И еще я немыслимо голоден.
– Ох! – вырвалось у Сиони, и она бросилась наперерез Фенхелю к хлебнице. – Я сейчас приготовлю что-нибудь. Садитесь. Вы любите огурцы? Ну конечно, любите… Это же ваши огурцы.
Он нахмурился, но его глаза смеялись, и уголки его губ поползли вверх.
– Думаю, Сиони, я достаточно здоров и способен сам сделать сэндвич.
Но она упрямо мотнула головой, схватила разделочную доску и вынула из ледника последний огурец. Эмери постоял секунду на пороге между столовой и кухней, но потом сдался и опустился на стул.
– Как вы себя чувствуете? – спросила Сиони, у которой продолжал грохотать в ушах пульс. Она принялась лихорадочно чистить и резать огурец, ее руки заметно тряслись. Она мысленно запретила себе торопиться, чтобы ненароком не полоснуть себя по руке.
– Как человек, у которого в груди кто-то хорошенько потоптался, разглядывая то, чего ему видеть в принципе не полагалось, – ответил он.
Нож застыл в воздухе.
Она осмелилась взглянуть ему в глаза и увидела в них понимание пополам с весельем.
Ее шея и уши вспыхнули.
– Вы… ведь знаете, что произошло?
Он намотал на палец прядь волос.
– Сиони, это мое сердце. Естественно, я в курсе всего, что там творится. Хотя бы в основном.
«В основном?» – подумала она, открывая дверцу шкафчика, чтобы скрыть от Эмери пылающее лицо и стараясь сосредоточиться на нарезке огурца.
Сколько же составляет это «в основном»?
Она вспомнила об их коротком разговоре в четвертой камере сердца, и ее обдало таким жаром, что она испугалась, как бы ее одежда не вспыхнула.
Дверь шкафа захлопнулась, и Сиони, дернувшись, увидела рядом с собой Эмери. Он вынул ножик из ее руки и положил на стол.
– Но я не знаю, что случилось до и после, – произнес он.
Его взгляд остановился на ее шее. Он легонько прикоснулся костяшками пальцев к подбородку Сиони и заставил ее приподнять голову. Сиони поняла, что он рассматривает лиловые синяки, оставшиеся от пальцев той жуткой полумертвой культи.
Сиони отодвинулась и перебросила волосы из-за спины на грудь, чтобы прикрыть шею.
– Я украла вашего голубя, – призналась она.
– Неужели?
Она кивнула.
– Я разослала бумажных птиц на разведку и последовала за ними. Я решила, что она… Лира… хочет удрать на корабле…
– Но она этого не сделала, – задумчиво произнес Эмери и замолчал.
А Сиони прорвало. Слова посыпались горохом.
– Я наткнулась на Лиру в пещере на берегу. Она наложила на ваше сердце какое-то заклинание, и меня забросило внутрь. Я не хотела там «топтаться», но у меня не было выбора!
Сиони осознавала, что с каждой фразой говорит все быстрее и не может отвести взгляда от проницательных глаз Эмери.
– И я решила, что если пройду сердце до конца, то выберусь наружу. Лира тоже каким-то образом была там, правда не всегда. Я выбивалась из сил и старалась не останавливаться. Я не хотела, чтобы вы умерли.
Она перевела дыхание.
– А потом я оказалась снаружи, – пробормотала она.
Эмери кивнул. Значит, он действительно помнил события, но лишь частично. Ступни Сиони внезапно похолодели – наверное, оттого, что вся кровь прилила к лицу.
– И Лира тоже была на берегу… мои заклинания намокли, а она схватила меня и сказала, что заберет мое сердце и…
Сиони отступила подальше от Эмери и уткнулась копчиком в край кухонной раковины.
– Эмери, я не такая, как она. Я вовсе не собиралась, но так получилось.